Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
Бродский

Я полагал, что мой опыт никому не интересен, но syarzhuk и larisaka попросили рассказать, поэтому держите. В тексте довольно часто встречается слово "я" - ну так жанр такой: мемуары. По поводу остальных претензий см. эпиграф.

В Советском Союзе, в отличие от США, студент не выбирал, какие предметы ему слушать. Но был суррогат выбора: в моё время на физфаке практиковалось де-факто свободное посещение отличниками "неполитических" лекционных часов (семинарские занятия и практикумы пропускать всё же не разрешалось). Когда я поступил, приятели постарше разъяснили мне сову, на какие курсы ходить надо, а на какие нет. Поэтому, например, из шестисот часов общей физики я побывал на одном или двух, просиживая остальное время в библиотеке - или на спецкурсах совсем другого года обучения. Иногда такие советы давали не только студенты, но и преподаватели. Мой научный руководитель очень удивился, увидев меня у себя на общей лекции: "Ты что здесь делаешь? Я тебе сказал, чтобы ты ходил ко мне на спецкурс, но не сюда. Иди работать!".

"Но есть один предмет, - сказали мне умудренные опытом друзья, - который пропускать нельзя. И домашние задания делай в срок. Это история КПСС. Тамошние преподаватели любят отчислять студентов, особенно отличников". И я аккуратно конспектировал, ходил на занятия и читал толстый серый кирпич - стандартный учебник. И было мне очень тоскливо. Не из-за антисоветских взглядов: их у меня тогда не было, как, впрочем, и советских. А из-за того, что усвоить предмет я никак не мог.

Надо сказать, что у меня неплохая память - но у неё есть особенность. Она похожа на свойство Е. М. Лифшица, о котором с одобрением отозвался Ландау: "Женя не может написать того, чего он не понимает". Я легко запоминаю логически связанные цепочки - но не могу запомнить бессмыслицу или противоречивую информацию. От неё у меня начинает болеть голова. А от чтения учебника головная боль начиналась довольно скоро. И если предреволюционный период мне ещё давался: мы конспектировали Ленина, и из его статей можно было понять, о чем шла полемика, - то после все стало совсем плохо. Из ничего возникали какие-то группы, о чем-то спорили (причем аргументы за и против не выдерживали никакой критики), а потом куда-то пропадали. Все это описывалось устойчивыми формулами, похожими на заклинания, в которых смысла для меня было не больше, чем в "Трах-тибидох-тибидох". Я мучился и не видел просвета.

Спас меня случай. Надо было написать реферат про какой-то съезд - то ли Седьмой, то ли Восьмой, то ли Девятый. Я пошел в библиотеку, открыл каталог на "Такой-то съезд РСДРП(б)". Первой в каталоге была карточка: "Такой-то съезд РСДРП(б). Стенографический отчет". Я взял книгу - и меня как молнией ударило!

Этот съезд был задолго до того, как оппозицию в партии пересажали и перешли к битве бульдогов под ковром. На этом съезде оппозиционеры были - и они говорили. Говорили много. Говорили ясно: в те времена партийную карьеру делали ораторы. И все это было записано трудолюбивыми стенографистками до последнего слова - и тогда же расшифровано и издано. Разумеется, редакторы тома потом попали в мясорубку: их имена в выходных данных были замазаны жирной тушью. Но саму книгу почему-то не изъяли и не перевели в спецхран. Не знаю, почему. Возможно, сказалось жреческое отношение Советской власти к собственным съездам. Но книга была взрывоопасная: помимо речей, в качестве приложения были напечатаны предсъездовские полемические статьи в "Правде" - и Троцкого, и Бухарина, и многих других. И у меня стала складываться понятная картина происходившего.

Я - человек занудливый. Я взял остальные стенографические отчеты и стал читать их в хронологическом порядке. Благо, из-за того, что я не ходил на большинство лекций, времени хватало. Кстати, чего я только тогда не читал! Одновременно с протоколами партсъездов я бессистемно штудировал Фрейда, Иосифа Флавия, Шпенглера, св. Августина (последнего мне давали только по справке от кафедры научного атеизма) и так далее и тому подобное. Я никогда больше не имел возможности столько читать с утра до вечера. Когда теперь наш сын присылает похожие эклектические списки предметов, которые он выбрал в университете, жена сокрушается: "Как же он будет зарабатывать с такими знаниями?" Я неизменно отвечаю: "Наверное, как я".

Я понял, что наш серый кирпич составлен путем переписывания другой книги - по-видимому, "Краткого курса истории ВКП(б)". А эта другая книга имела целью объяснить, как положено трактовать некие события, предполагавшиеся известными читателю. Она существовала в контексте: в действительной истории партии. Этот контекст она должна была перетолковать и опровергнуть - но в этом опровержении она на него опиралась и в нём нуждалась. После изъятия контекста и многократного переписывания полемические аргументы превратились в бессмысленные формулы.

Как известно, в "1984" гражданам полагалось думать, что Океания всегда воевала с Евразией и дружила с Истазией. Но представим себе, что высказывания Вождя времен войны с Истазией получили статус священной истины, обязательной к заучиванию. Понятно, что им следовало придать другой смысл и перетолковать - но само толкование невозможно ни понять, ни запомнить, если не осознать, что на самом деле война шла с Истазией. Точно так же споры между Сталиным, Троцким и Бухариным невозможно понять, если не осознать, что сначала Сталин был на одной стороне, а потом на другой, и поэтому одни и те же аргументы в учебнике объявлены одновременно наглой ложью и гениальным провидением - в зависимости от момента. Да, теперь это всё общее место, об этом известно любому пятнадцатилетнему гимназисту - но я-то ничего этого не знал! Мне всё это пришлось восстанавливать.

Я подчеркну, что первоначально истина меня интересовала не сама по себе, а по чисто утилитарным соображениям: запомнить учебник я не мог, а вот запомнить правду и логическую цепочку, приводящую к формулировке учебника, было гораздо легче. По ходу дела я стал читать не только стенографические отчеты съездов: изучал я и многое другое. Удивительно, сколько материалов не попало в спецхран! Между прочим, мне понадобились несколько статей Сталина. В советских научных библиотеках того времени (не знаю, как сейчас) открытого доступа к полкам не было: книгу надо было заказать, заполнив специальную форму, а через несколько часов или на следующий день её приносили в читальный зал. Я заказал пару томов из пятнадцатитомника. Когда я на следующее утро поднимался по лестнице, меня встретила библиотекарша. "Там наверху к вам Сталин пришёл", - выпалила она, причем по ужасу в её глазах можно было подумать, что в читальном зале сидит сам генералиссимус во френче и с трубкой. "Скажите, а его часто берут?" - поинтересовался я. Библиотекарша задумалась. "Я тут пятнадцать лет работаю. Вы - первый". В этот момент у меня сложилось четкое и однозначное мнение о наших профессорах современной истории.

Лафа закончилась на "съезде победителей": после него споров в протоколах уже не было. Но мне они перестали быть нужны: я научился по тексту учебника восстанавливать подлинную картину. Впрочем, я все ещё жалею, что не могу прочитать материалов того пленума, на котором сняли Хрущева - хотя я примерно представляю себе, почему и как это произошло.

Тот реферат я, кстати, сдал и получил "отлично". "Я хотела его послать на конкурс, - сказала мне преподавательница, - но нельзя выставлять туда работу, в которой столько цитат из Троцкого". "Но я же доказывал, что он неправ!" - ответил я совершенно искренне, так как Троцкий мне к тому моменту был уже очень неприятен. Преподавательница хмыкнула и ничего не сказала.

Понятно, что появившиеся в перестройку "разоблачительные" статьи про историю партии меня забавляли: "Ага, вот до этого момента они добрались. Интересно, а когда они дойдут до вон того?" Смешной была и полемика по поводу Сталина между его апологетами и теми, кто видел в нём демонического персонажа, "испортившего хорошую идею". Для меня было очевидно, что ни те, ни другие не читали ни самого Сталина, ни его оппонентов. Я давно уже понимал и то, что товарищ Сталин "вырос, словно бледная поганка", и то, что вокруг него были тоже не рыжики с опятами. Вопрос был в компосте, на котором что выросло - то выросло.

Кстати, когда мои знакомые московские интеллигенты радовались по поводу расстрела парламента Ельциным, я портил им настроение притчей: "После того, как самый хитрый и сильный паук сожрал последнего конкурента, сидящая в той же банке муха сказала соседке: 'Как нам повезло. Представляешь ужас, если бы победил вон тот?'" Я полагаю, что изучение истории КПСС способствовало развитию такого подхода. Впрочем, моя нелюбовь к либертарианцам из того же источника: в рассуждениях людей из AEI, Cato Institute и Mises.org (а в особенности - их российских эпигонов!) мне видны то обороты Бухарина, то пассажи Троцкого. Разумеется, содержание там другое - но "бороду-то я сбрею, а умище стиль куда девать?"

Это чтение повлияло и на многое другое во мне сегодняшнем. Моё отношение к свободе слова, критерию истины, "общеизвестным фактам", пропаганде, книгам, собственным возможностям, - во всём этом можно дойти до того наивного юноши, попытавшегося понять, почему в учебнике истории КПСС написана очевидная чушь. Забавно, конечно, осознавать, что в формировании моего мировоззрения значительную роль сыграло внимательное чтение стенографических отчетов съездов РСДРП(б)/ВКП(б) - но, как известно, бывает сор и похуже.